На острие.

Он всегда знал, что этот день наступит. Он знал это также точно, как то, что завтра, если будет жив, увидит, как на востоке восходит солнце.
Его жизнь была, как летний солнечный день, и, казалось, ничто не предвещает грозы, но
чувство утраты, живущее где-то очень глубоко внутри, сформировалось со временем в это Тоскливое Знание.
Он полюбил её сразу и безоговорочно. Если бы его спросили, что так привлекло его в этой
женщине, он, пожалуй, удивился бы вопросу, так как сам никогда не задавал его себе. Когда он
впервые увидел её, столкнувшись случайно и, встретившись взглядом, его будто пронзило током.
Он так и стоял перед нею, забыв извиниться, не в силах отвести глаза и чувствовал, что она будто
вбирает его в себя целиком, что он тонет в этих бездонных озёрах, погибает… И ему, вдруг, страш-
но захотелось утонуть и погибнуть с этой женщиной.
С тех пор, она стала обратной стороной его «я», неотделимой частью его души, его сердца, его тела. До встречи с ней, он не знал истинной страсти: всепоглощающей, неистовой, неистреби-
мой. Их ласки были одновременно непристойными и непорочными. Древний, как сама жизнь,
животный инстинкт, который они удовлетворяли, отдаваясь наслаждению без остатка, но, делали они это, будто в первый и последний раз, с великой любовью друг к другу. Она была для него, как
живительный родник. Выпивая её до последней капли, он вновь жаждал.
Они всегда были вместе и заодно. Им нравилось всё друг в друге и во вне, а если, вдруг что-то не нравилось, они над этим подшучивали, и недостаток характера или поступка как-то
сразу мельчал, переставая быть значимым. Порой они переходили на язык взглядов. Эта игра
в «молчанку», сопровождающаяся определёнными действиями, доставляла им несказанное
удовольствие. Их единение было потрясающим: движение мыслей в одном ключе, сердечный ритм в одном диапазоне, а души их, будто сплелись в чудесном танце.
Когда её нежные руки, будто крылья неведомой птицы, обвивали его шею, а искрящийся
лучистый взгляд будто вопрошал: «ну что, милый, ты всё ещё любишь меня?», он замирал от
нежности и всякий раз думал об одном и том же, какую безграничную власть имеет над ним эта
женщина. А когда её проворные пальцы перебирали его волосы, щекотали за ухом, а затем начинали свой бег по пуговицам, словно это были клавиши рояля, его неизменно охватывало
жгучее желание, накрывающее, как цунами. И тогда она шептала ему прямо в ухо: «я – берег,
милый, ты – прибой, и неразлучны мы с тобой». За эти мгновения он готов был умереть.
И всё же… В самой глубине её прекрасных глаз, на самом донышке, жила Тайна, которую
он, как ни старался, не мог разгадать, и которую назвал Тихая Грусть. Он ревновал её к этой тайне,
о которой, казалось, она и не подозревает. Эта светлая грусть не давала ему покоя, будто, забирая
у него право полного обладания душой этой женщины, тогда как тело и разум, он знал, принадлежат ему. Поистине, и рай, и ад – в душе человека!
Когда находила на него безудержная черная волна ревности, он, лаская её, намеренно делал ей больно, а крик, готовый сорваться с её губ, запечатывал глубоким страстным поцелуем.
Он выпивал слезинки, выступавшие в уголках глаз, и отдавал всю нежность, на какую был способен.
Погружаясь в океан наслаждения, они забывали обо всём на свете, кроме сладости друг друга. И не было для них рамок и запретов, и не было неисследованных уголков этих двух вселенных. Вечная песнь любви! Вечный танец двух тел, слившихся в едином порыве, в едином
страстном и остром желании! Он и Она!
Он любил её всей своей сущностью, всем своим естеством и знал, что она также любит
его. Но, он не прощал ей её Тайну и своё Тоскливое Знание. В минуты, не контролируемые
разумом, он называл её дьяволицей, демоном, укравшим его душу, на что она неизменно
с тихой грустью отвечала: «мы – падшие ангелы, любимый».
Он не знал природы Тоскливого Знания. Оно, как муть, поднимающаяся со дна на поверхность чистого прозрачного озера, поднималось со дна его души и затмевало разум.
А когда, наконец, переродилось из ощущений в слова, то они, будто гвозди, заколоченные
прямо в сердце и мозг, отравляли его счастливую жизнь. «Придёт день, и она покинет тебя».
Ожиданием этого дня и безотчётным страхом перед ним, он, сам того не понимая,
неизбежно и неминуемо приближал его, ибо она легко читала в его глазах эту, набегающую,
как муть, неудовлетворённость и этот страх. Они ничего не могли скрыть друг от друга, даже
то, что никогда не было произнесено вслух. Он знал, что она знает. Она знала, что он знает,
что она знает. Запах грозы уже витал в воздухе.
Это был погожий день теплой ласковой осени – буйство золота и багрянца. Она
вошла с огромной охапкой разноцветных листьев и с порога осыпала его ими, со словами:
«Прощальный букет осени».
У него потемнело в глазах, а сердце колотилось где-то в пятках. Он крепко прижав
её к себе, закрыл глаза… Нож мягко вошёл в неё. Она даже не вскрикнула, а только выдохнула.
Вся гамма чувств отразилась в её бездонных глазах: мука, удивление, понимание, любовь,
прощение… Там не было только страха, будто она знала, куда идёт и что её там ждёт. Когда
её прекрасные глаза закрылись, и она обмякла в его руках, он увидел её улетающую белокрылую
душу, и его душа, на чёрных крыльях одиночества и неизбывной щемящей тоски, решительно
рванулась следом… Последней мыслью, сверлящей мозг, была: «не упустить из виду белые крылья, не потерять из виду…» И чёрные крылья, в отчаянном рывке взметнувшиеся ввысь,
коснулись белых, и в тот самый миг тайна, терзавшая его, открылась, как упавшая с глаз пелена.
К нему вернулось дыхание жизни, он понял, что мешало его счастью.
Он открыл глаза. Она стояла в тесном кольце его рук, запрокинув голову и закрыв глаза.
Распахнув их, будто вернувшись из другого мира, она сказала своим немного хрипловатым, необычного тембра голосом, который так всегда возбуждал его и был сладчайшей музыкой для
его души: «А разве у падших ангелов бывают белые крылья?»
Он задохнулся от любви к ней, от счастья, что она есть, от мысли, что теперь ничто не сможет омрачить их любовь. Что он по-прежнему сможет вбирать в себя аромат её волос, её кожи, её желания. Глядеться в эти удивительные глаза, лучащиеся светом Вечной любви, пить
из этого живого родника и снова наполнять его своей любовью.
Теперь это была их общая тайна – тайна Любви и Смерти, живущих на острие. Воистину,
сильна, как смерть, любовь.
Замкнутый круг – две любящие души, растворившиеся друг в друге. Обладая, либо даром предвидения, либо хорошо развитой интуицией, она всё знала наперёд. Отсюда её тайна, её
тихая грусть. Он, растворившись в ней, получил своё Тоскливое Знание из её же чувств, ибо она
знала, насколько неистово и неодолимо его желание обладать ею безраздельно!